— Это кто еще? — скептически поинтересовался Максимилиан, когда Ириано буквально швырнул к его ногам всхлипывающую женщину в круглых треснутых очках.

— Ее зовут Пати, — ответил Ириано напряженно. — Она сотрудник Ордена. Научный, чтоб ее. Кто-то из их компании шпионил в Академии и откопал информацию об активации «бездны». Ну, и, конечно, опыт повторили. Здесь.

Максимилиан, пристально всматривающийся в хнычущую женщину понял все мгновенно и помрачнел. Я, хотя и не обладала телепатией, но сообразила не намного позднее.

Информацию о том, как мы случайно активировали «бездну», превратив ее в стационарный портал, инквизиция использовала наилучшим образом. Для себя, разумеется. Таким количеством магической энергии, чтобы сделать переход на тонкий план постоянным, смотрители не обладали. Скорее всего, они использовали нечто вроде накопителей, чтобы временно открывать портал. На несколько секунд — через него успевали пройти самое большое два демона.

Но в нашем нынешнем состоянии нам хватит и одного Древнего. У Феникс перелом и порядочное истощение сил, я — выжата досуха, как тряпка, Ксиль — полутруп, Ириано после всех сражений не сможет даже крылья раскрыть…

— Уничтожить «бездну» надо сейчас, — князь, сам того не ведая, подвел итог моим размышлениям. — Найта, мне жаль тебя просить, но придется. Мы не имеем права рисковать. Сможешь продержаться еще немного?

Он встретился со мной взглядом. Глаза у него казались черно-синими из-за расширенных зрачков. Белые волосы перепачкались и слиплись некрасивыми «сосульками». Кожа словно истончилась, плотнее обтягивая кости, и из-за чрезмерной худобы Ксиль выглядел еще моложе, чем обычно. Подросток лет семнадцати, а то и младше. Мальчишка.

Интересно, а какой он видит сейчас меня?

Сердце сжалось от нехорошего предчувствия.

— Конечно. Идем. А вы, — обернулась я к Ириано и Феникс, — забирайте Корделию, этот вот «подарок», — кивнула я на размазывающую сопли и слезы по лицу женщину, — и летите подальше отсюда.

— Да нужна она нам, — скривился кланник. — Я собирался перекусить. Так что отходить будем все вместе.

— Хорошо, — согласилась я, чтобы не терять времени, и, ухватив Ксиля за руку, потащила его к выходу. — Тогда ждите, скоро вернемся.

Ладонь у него пылала, как угли в печи — сухая, какая-то костистая и слишком жесткая, как будто бы высохшая.

…Солнце, клонившееся к горизонту, слепило до невозможности. Пожар, устроенный Феникс, перекинулся на другие здания. Воздух горчил от запаха дыма, хлюпала грязь под ногами. Ботинки давно промокли и уже совсем не грели.

Но все-таки хуже всего было именно солнце. Глаза то ли из-за усталости, то ли из-за яркого света заволакивало пеленой.

— Погоди, — Ксиль вдруг напрягся и высвободил свою руку. Потеряв опору, я чуть было не упала. — Вижу человека. Иди к «бездне», у нее вроде нет никого, я проверю пока там, во дворе, — он махнул на один из догорающих домов.

Я только кивнула. Ксиль наклонился, мимолетно целуя меня в щеку, ободряюще улыбнулся — и побежал к подозрительному месту. Побежал, пусть и быстро, а не просто неуловимо исчез из виду.

А мне только и оставалось, что идти дальше, припадая на больную ногу и подслеповато щурясь.

Боги, какое же мерзкое сегодня солнце…

Уже на краю площадки в окружении пяти домов я остановилась передохнуть. Ладно, еще чуть-чуть — снова вылепить лезвие из живого серебра, вскрыть ранку — и когда опять заросла? — и уронить несколько капель на уродливый камень, над которым зависло багровое пятно портала. Пока, к счастью, одностороннего, но…

Меня словно молнией ударило. Тот сон. Тот сон, посланный Айне.

— Ксиль! — крикнула я, оборачиваясь туда, откуда в прошлый раз пришла смерть.

И застыла, обреченно глотая ставший вдруг колючим воздух.

Высокий человек в белом, один из магов, сломя голову бежал к «бездне». В руке его что-то стеклянно блестело. Накопитель?

— Нет!

Я бросилась наперерез изо всех сил, забыв про боль в ноге и дурноту, накрывающую приливной волной. Смогу. В этот раз — смогу!

…мага я перехватила на полпути к «бездне», в каких-то пятнадцати метрах. К горлу подступила тошнота — то ли от общей слабости, то ли от близости отвратительного, жадного багрового марева. Мужчина в белом был совсем близко. Я даже различала грязные пятна на его плаще и штанах — и черные, от гари, и мерзко-ржавые… И в ту минуту, когда мои руки смяли ткань у него на груди, блокируя, останавливая движение, он коротко замахнулся и кинул стекляшку-накопитель куда-то мне за спину.

К «бездне».

Кажется, у меня остановилось сердце. А мир стал вдруг бесцветным, четким и замедлился, словно кто-то притормозил движение пленки.

Восприятие разбилось на отдельные кадры.

Картинка — я оборачиваюсь, стекляшка блестит на солнце. Еще кадр — Ксиль, быстрее молнии вылетающий из двора наперерез накопителю. Следующий — иссохшая рука отбивает стекляшку, и она летит уже прочь от «бездны».

Я еще успеваю увидеть и осознать, как губы Максимилиана разъезжаются в победной ухмылке — мол, смотри, каков я, герой. А потом глаза у него закатываются, оставляя одни белки. И приходит понимание — «бездна» слишком близко, а даже Акери терял рядом с ней сознание.

…Ксиль задевает багровое марево только кончиками пальцев, но оно, жадное, голодное, втягивает его, словно пылесос.

Мне становится так больно, что даже все равно.

Единственное, что я успеваю — броситься следом за ним. Ухватить за ногу, задыхаясь в красноватом тумане, не расстегивая, вырвать из уха сережку-телепорт, прижать к его коже — горячей, боги, такой горячей! — и разомкнуть крепление.

Просто так.

Не рассуждая.

Не думая о себе.

Ксиль исчезает, рассыпается голубоватыми искрами, а я, кажется, все-таки слепну. Или здесь просто нечего видеть?

Может, и так.

…нет ничего кругом. Междумирье, безвременье. Из чувств не осталось ни одного — ни зрения, ни осязания, ни слуха. Значит, так умирают, да?

Мне не страшно. Я счастлива до безумия — Ксиль остался там, в безопасности. Я сумела, справилась, спасла его. Все было не зря. Даже если бы вокруг был воздух, я бы сейчас все равно задохнулась — от любви. Так хочется сказать всем — люблю-люблю-люблю… Максимилиану, Дэриэллу, маме, Феникс, брату, Айне… Всем, до кого дотянусь…

Кажется, еще мгновение — и я ухвачу за хвост вечную истину, узнаю нечто самое важное не в нашем мире — во всех мирах.

…самое-самое важное…

…боги, как же я люблю всех… очень-очень… люблю…

Отступление последнее. О лжи

Ириано стоял на пороге комнаты, не решаясь войти. Пол внутри был выстлан хрусткими зеркальными осколками — так, словно кто-то специально рассыпал их по ковру, по вытертой паркетной доске. Слегка пахло кровью и сильно — слезами. Ириано никогда не признался бы в этом, но ему было страшно — до дрожи, до слабости в коленях, как до того — лишь однажды в жизни.

Тогда, когда его мать умирала, заходясь криком в комнате.

Айне же не кричала и была вполне жива, но от этого легче не становилось.

— Пусть она вернется… она вернется… она вернется… — доносился из комнаты сиплый шепот. Голос пророчица давно сорвала.

Шепот, темнота, звон бьющихся зеркал и соленый запах — и так последние два дня. Ириано глухо застонал и сполз по стене, зажимая уши. Будто это могло помочь, когда совершенная память вновь и вновь воскрешала каждую подробность.

…как обернулась вдруг Феникс, словно на неслышный ему звук, и как почернели ее глаза. Как она сказала тихо: «Уходи», и он, Ириано, беспрекословно повиновался ей. Раскрыл крылья, взлетел… и пришел в себя уже километров за десять от проклятого поселка, на месте которого распустился невиданный огненный цветок.

Феникс вернулась позже — с искусанными в кровь губами, маленькая, застывшая, пропахшая гарью. От «бездны» не осталось и следа — только воронка трех километров в диаметре.